Рита Дворкина • 25 ноября 2022
Лесбуха-филологиня поясняет за реклейминг
Впервые я услышала это слово применительно к себе от отца, когда мне было 13 лет. «Лесбуха» прозвучало, как пощечина, и ощущалось так же. Стыд, стыд, стыд... Шёл 1996 год, и информации о гомосексуальности в моём распоряжении практически не было.
Но уже тогда я понимала, что это слово — не просто грязное оскорбление. Оно было как-то связано с педиками и гомиками, о которых я уже что-то слышала, отправляло меня в их мир. Не просто ругательство — ярлык, который считывался мной, как имеющий отношение к сексу, и потому ещё более неуместный и шокирующий из уст моего отца.
Прошло немало времени, прежде, чем я научилась думать а себе, как о «лесбухе», не испытывая жгучего стыда.
Ярлыки, обозначающие принадлежность людей к социальным группам, не просто слова. Они передают социальную информацию и определяют групповые отношения. И в отличие от нейтральных терминов, уничижительные ярлыки выражают негативное отношение к представителям меньшинства и провоцируют дегуманизацию и дискриминацию целевой группы и её членов. Сравните, например, «гомосексуалы» и «пидоры».
Но, как и любые социально сконструированные термины, уничижительные ярлыки податливы, и их значения зависят от контекста. Оскорбительные слова могут становиться как общепризнанным и гордым наименованием, так и игривым самоназванием группы. Это называется «реклейминг» (лингвистическая реапроприация), процесс «восстановления» слов и наделения их новым смыслом, часто проникнутым чувством гордости и стойкости.
Приведу один из самых впечатляющих, на мой взгляд, исторических примеров реклейминга.
«Импрессионисты» — насмешливый ярлык, которым критик Луи Леруа назвал участников первой выставки художников, писавших в новой манере. Так он саркастически обыгрывал название картины Клода Моне «Impression, soleil levant» («Впечатление. Восходящее солнце»). Если переводить на русский, получится, что-то вроде «впечатляльщиков», чье искусство не несёт никакой действительной ценности, а пытается только впечатлить зрителя, вывести его на эмоции.
Однако слово приняли сами художники-бунтари, а публика действительно впечатлилась. Так из уничижительного ярлыка оно превратилось в название стиля живописи и обрело коннотацию чего-то современного и крутого, противоположного застою и душной замшелости.
Превратить оскорбление в идентичность — это способ отобрать у противника его оружие. Переприсвоение унизительных и оскорбительных слов всегда связано с отношениями власти. Уничижительные ярлыки, используемые группой большинства, чтобы подчеркнуть свою власть и маргинализировать членов группы меньшинства, могут изменить смысл и использоваться для деконструкции властных отношений.
Для представителей ЛГБТ-сообщества практики переопределения гомофобных оскорблений становятся эффективным инструментом сопротивления гомофобному большинству.
Так произошло, например, со словом «queer» («странный, сомнительный»), реклейминг которого начался в 80-х годах в США, когда в разгар эпидемии СПИДа протестующие скандировали «we’re here, we’re queer, we will not live in fear» («мы здесь, мы квиры, мы не будем жить в страхе»). В 1990 году организация Queer Nation в качестве своего лозунга выбрала конфронтационное «Мы здесь, мы квир, привыкайте к этому». Авторы манифеста этой организации заявили, что присваивают себе оскорбительное «квир» в качестве гендерно-нейтральной замены слова «гей».
«Использование слова „квир“ — способ напомнить нам, как мы воспринимаемся всем остальным миром. Это способ сказать себе, что мы не обязаны быть остроумными и обаятельными людьми, которые всю жизнь стараются быть тактичными, оставаясь маргиналами в мире гетеросексуальных людей, — говорится в манифесте. — Когда мы обращаемся так к другим геям и лесбиянкам, это способ предложить нам сплотиться и забыть (на время) о наших индивидуальных различиях, потому что мы сталкиваемся с более коварным общим врагом».
Самоназвание «квир» пропагандировалось, как сознательное политическое действие. «„Квир“ может быть грубым словом, но это также хитрое и ироничное оружие, которое мы можем украсть из рук гомофоба и использовать против него», говорилось в листовке, распространённой во время прайда в Нью-Йорке. Таким образом, реклейминг предлагался в качестве группового акта, направленного на установление контроля над использованием этого термина.
В 1991 году феминистская исследовательница Тереза де Лауретис использовала понятие «квир» для описания женской гомосексуальности. Так оно впервые попало в академическую среду и, в дальнейшем, стало использоваться по отношению ко всему, что не вписывается в рамки гетеронормативной патриархальной модели мира.
В России с начала двухтысячных стали предприниматься попытки реклейминга слова «пидор». Но процесс этот оказался медленным и болезненным даже для самих представителей сообщества.
В отличие от английского «квир» русское «пидор» никогда не было нейтральным, и не имело никакого другого значения, кроме оскорбительного.
Слова «пидор», и производное от него «пидорас», несут в себе отчетливый отпечаток тюремной культуры. При этом их используют не только как оскорбление для гомосексуалов, но и как бранное слово по отношению к любому человеку, чьё поведение не устраивает говорящего. Пидорами охотно называют и продажных полицейских, и депутатов Госдумы.
Презрительное «пидор» возникло на основе греческого «педераст», что дословно переводится как «любящий детей». То есть «пидор» ещё и напрямую ассоциируется с педофилией. Эта связь отражается на законодательном уровне, когда в новых запретительных законах пропаганду «нетрадиционных ценностей» и педофилии ставят практически через запятую.
Реклейминг слова «квир» стал возможен, когда термин начал приниматься и использоваться в качестве гордого самообозначения значительной частью сообщества. Сначала набралась критическая масса тех, кто называл себя квирами, потом это оформилось в политическое заявление, и только после этого закрепилось в культурных и академических кругах.
Слову «пидор» предстоит ещё долгий и сложный путь, и есть серьёзные основания сомневаться в том, что его реклейминг будет успешным. Но «пидор-исследования» и «пидор-культура» звучало бы весьма интригующе.
Ещё одна проблема состоит в том, что «пидор» точно не является гендерно-нейтральным. Хотя некоторые лесбиянки старшего поколения помнят, что иногда называли себя и подруга подругу «пидорасками», массового распространения среди женщин такое самоназвание не получило. Да и кроме нас самих, никто так лесбиянок не называет.
Кстати, вполне нейтральному и литературному слову «лесбиянка» в русском языке тоже понадобился реклейминг. Порно-культура придала ему отчетливо оскорбительный и объективирующий характер. Само это слово и его производные (лесби, лесба, лесбуха) были настолько опошлены, что многие лесбиянки предпочитают пользоваться эвфемизмами и называют себя, например, «темными» или «сапфическими» женщинами.
Реклейминг — это форма социально-политического протеста, которая направлена на изменение репрессивных социальных практик путем контроля над тем, что можно сделать со словами. Если вы контролируете язык, вы контролируете повествование о своей группе. Получится ли у российского ЛГБТ+-сообщества «зареклеймить» какой-то из многочисленных презрительных ярлыков, превратив его в символ гордости? «ЛГБТ-пропаганда» — это один из них.
Повторное присвоение этнических и сексуальных оскорблений начинается как акт бравады со стороны нескольких угнетенных, а затем может стать механизмом расширения прав и возможностей для гораздо более широкого сообщества. Главное, чтобы «переприсвоение» некоторых слов не стало шагом к дальнейшей маргинализации и дегуманизации ЛГБТ±людей.