Аня Август • 30 ноября 2023
Интервью с Симой Труевцевой, координатором антивоенного объединения российских художников-аниматоров
Множество аниматор_ок стихийно объединились в марте 2022 года, чтобы выразить цеховую солидарность и вместе выступить против войны. С тех пор волонтерскими силами создали десять сборников анимационных высказываний и несколько отдельных фильмов в коротком метре. Ролики собирают с помощью открытых опен-коллов, и все присланное обязательно попадает в сборники.
К прайду 2023 года «Аниматоры против войны» вместе с Феминистским Антивоенным Сопротивлением выпустили короткометражную анимацию, чтобы всех нас хотя бы немного подбодрить, а еще напомнить о том, что военная агрессия, репрессии и гомофобия всегда связаны.
Аня Август поговорила с Серафимой Труевцевой — координатором «Аниматоров против войны», режиссером документального кино и анимации — о том, как создавался проект и как он выживает, как становятся политическими активистами, и о том, что первичнее в антивоенном арт-проекте — высказывание или «художественность».
Как из философов приходят в антивоенные аниматоры? Ты ведь по образованию философ — или лучше сказать «философка»?
Я считаю себя небинарным человеком, но мне без разницы, кто какие употребляет местоимения в русском языке. А на философском факультете мне было интересно то же самое, что везде: права женщин, права меньшинств, документалистика. Диплом у меня был про аспекты этики репрезентации в документальном театре. В то же лето, когда я закончила философский, я попала в «Рудник» — это такая школа при одноименном фестивале дебютного документального кино. Там было две школы — документального кино и документальной анимации. Доккино я уже поучилась у Разбежкиной, и у меня была задумка — сделать фильм про папу, который уже давно умер, поэтому кино про него снять невозможно. Я поехала в школу документальной анимации, чтобы сделать то, что было задумано. Так получился фильм «Мы будем вместе». Я была в полнейшем восторге и, кажется, до сих пор не понимаю, как это работает — для меня это чистая магия. Сделала свой мультик, начала отправлять его по фестивалям и подумала, что это очень классный медиум, чтобы высказываться — и что вернусь к нему когда-нибудь позже.
Как начались «Аниматоры против войны»?
Началось полномасшабное вторжение, ебнулось одновременно все, и в чатик школы закинули информацию, что аниматоры хотят объединиться и сделать антивоенный ролик. Кто хочет — присоединяйтесь. Придумала всю эту историю Даша Юрищева, создала чат в Телеграме и позвала туда всех, кого она знала. Первые участники чата добавили других, и так по цепочке. Даша предложила: давайте сделаем по 5 секунд анимации в одной цветовой палитре. Нас тогда было 160 человек, и все были очень активные. Многие находились в России. Я сразу же влетела в эту историю. И сначала я вызвалась монтировать, заниматься административными вещами, а не художественными. «Ну я же не аниматор, но я хочу, чтобы вы продолжали». И потом, постепенно, начала делать свои какие-то мультики и стала соорганизатором вместе с Дашей и с Надей Свирцевой. Было понятно, что мы строим горизонталь. Но всегда получается так, что кто более активный, тот и делает. «Более активными» были мы с Дашей, но периодически кто-то к нам подключается.
Я — документалист, и документалистом остаюсь, просто это включает в себя много разных медиумов в моем случае. Когда все началось, я ходила по инерции, что-то снимала. Документальный фильм, бывший у меня в работе, никуда не делся, просто очень изменился, потому что герой покинул страну. Я понимала, что все, что сейчас происходит, нужно фиксировать, нужно выходить и снимать, придумывать что-то. Но я поймала себя на том, что не могу ничего снимать — разве что по инерции, но из этого ничего не может собраться, ничего не может вырасти. Поэтому именно «Аниматоры против войны» меня спасли. Я довольно долго сидела в России, и так я хоть что-то могла делать. Все вокруг обрушилось, и было непонятно, как это собрать. Я уехала в начале декабря 2022 года.
Я уехала тогда же, а до того, и еще до начала полномасштабной войны долго смотрела на антиправовые законы, которые становились все хуже и хуже, и на своих друзей, границы которых постепенно кончались, и они уезжали. Как это было для тебя, как для ЛГБТ-персоны?
Мы с моей женой до последнего пытались остаться, но в какой-то момент стало окончательно ясно, что, во-первых, непонятно, ради чего, а во-вторых — что это становится опасно. Мою жену зовут Элина, она драматург, сценарист, музыкант и режиссер. Пять лет назад мы начали встречаться, хотя познакомились раньше. Не знаю, как это работало у других людей, особенно у ЛГБТ-активистов. Я не была ЛГБТ-активистом, я была в основном политическим активистом. У нас было желание уехать, но оно оставалось на уровне — уедем, когда захотим завести детей. На эти законы мы так смотрели: им нас не взять, за что можно прицепиться? Две девчонки живут вместе, и что? Нас это парило в политическом контексте, но не применительно лично к нам. Мы продолжали делать то, что мы делали. А за два месяца до полномасштабного вторжения мы собирались переехать в Киев. Моя жена знает украинский, и у нее много друзей в Украине. Хотели сперва приехать посмотреть, а потом переезжать. Так случилось, что мы отложили поездку на весну: думали, сейчас вот куча работы, сейчас доделаем работу и поедем.
А что для тебя началось раньше — политический активизм или документальное кино?
Политический активизм начался раньше, чем я начала снимать. В 2016 году я в первый раз приняла участие в «Тихом пикете». Мы с тобой еще вместе участвовали в отчетном концерте. Я тогда была робкий и скромный человек, и мне очень сложно было входить в коммуникацию с незнакомыми людьми. Узнав о «Тихом пикете», я подумала, что так я могу высказаться, что-то сказать прежде всего своим родным, а потом распространяться на других людей. Но тогда я не осознавала себя как политический активист. Мы уже общались, скажем, с Дашей Серенко, но мне было 18 или 19 лет, и я не то чтобы многое понимала — кое-что понимала, но далеко не весь тотальный пиздец, который происходил вокруг. Мой дедушка был политолог, и я с детства слушала про политическую подоплеку, но дальше разговоров с дедушкой ничего не заходило. У него были право-либеральные взгляды, и я слышала только такую точку зрения. Позже я начала от других людей больше узнавать про политзаключенных, про пытки и про другие вещи.
А снимать я начала в 2018 году или чуть раньше. Поехала на мастерскую доккино, а затем поступила в школу Марины Александровны Разбежкиной. В 2018 году началась голодовка Олега Сенцова, и тогда я уже встала на осознанный путь политического активизма. Про себя такие вещи сложно понимать. Но кажется, та точка и была для меня точкой невозврата. Я участвовала в совместной инициативе документалистов в поддержку «Списка Олега Сенцова». Пятидесяти с лишним украинцам тогда насильно выдали русские паспорта и посадили на гигантские сроки. Я сделала работу в поддержку уроженца Киева Валентина Выговского — его обманом заманили в Крым, похитили, вывезли на территорию России, посадили по обвинению в шпионаже.
Как менялся проект «Аниматоры против войны» с течением времени и развитием событий?
Сперва появились все эти законы про дискредитации, и мы начали быстренько убирать имена из титров. В какой-то момент Даша сильно перенервничала и снесла весь чат, а потом мы по крупицам собирали друг друга. Сейчас наша активная база — человек 40, остальные присоединяются на опен-коллах.
Постепенно начало формироваться понимание, как нельзя: мы больше не используем в анимации никакие истории про «братские народы», или где украинский флаг обнимается с русским. Все вокруг радикализировалось, и мы тоже: начал появляться Путин, которому голубь мира срет на голову, Путин в сортире и т. д. Первый панический период прошел, и наша антивоенная анимация не остановила войну — вот неожиданность. Мы стали двигаться в разных других направлениях тоже. И к 8 марта мы сделали анимацию про права женщин, этим летом — квир-мультфильм в коллаборации с ФАС. Дальше мы планируем другие темы. Иногда происходит так: есть какая-то новость, и кто-то из наших художников на нее реагирует — рисует ролик, и мы размещаем. Публика о нас время от времени забывает, потому что большую часть работы проекта не видно в соцсетях, и мы не можем очень часто что-то выкладывать.
Конечно, каждый такой проект требует огромной подготовки и ведения, всего на свете. Мне кажется, в идеальном мире этот труд должен быть оплачен.
Анимация — это супер-дорогое дело, в котором одна секунда стоит огромного количества работы и усилий. И все это делают энтузиасты в свободное от работы, эмиграции и прочего пиздеца время. Мы сейчас активно ищем финансирование, но пока как есть.
Еще к нам были предъявы по поводу «недостаточной художественности» проекта. Люблю эти предъявы, потому что я как раз — не аниматор, у меня минимум художественности, насколько это возможно, чтобы вот максимально всрато — это я. Поэтому я принимаю все эти штуки, как эгоцентрик, прежде всего на свой счет. Вокруг меня одни аниматоры сплошные, профи, крутые чуваки, я им завидую и хочу съесть их мозг. А я залетевший зяблик. И мне все равно, я буду продолжать делать все то, что я делаю.
Моя подруга Зарема Заудинова ставила спектакли в Театре.doc на тему пыток, и ей тоже предъявляли, что в постановках «недостаточно художественности». Она отвечала: «Извините, что в пытках недостаточно художественности». Для меня первичнеее все же высказывание. Тем более, что мы единственное сообщество в российском искусстве, которое проявляет цеховую солидарность. Нет ни художников игрового или документального кино, ни театралов, ни фотографов, ни дизайнеров или обычных художников, никого, кто совместно бы делали такую штуку против войны. Каждый сам за себя, в одиночку.
Для меня важнее всего, что люди, которые присылают нам свои ролики, высказываются против войны, потому что им это важно и нужно.